Мамору чувствует себя лишним на закрытой конференции по системам безопасности. «Оглядись, Мамору, познакомься с людьми. В будущем тебе придется с ними работать», – напутствовал дедушка. Но Мамору хороший внук – он не ударит в грязь лицом.

На второй день Мамору кажется, что за ним следят. Он не спит; липкий, маслянистый зуд между лопаток не дает расслабиться. И тогда он превращается в Оми. Изучает план гостиницы – входы и выходы, пожарные лестницы и количество лифтов. Лезет в базу – и через пару часов знает постояльцев лучше, чем коридорный, заинтересованный в чаевых, а персонал изучает тщательнее, чем досье на Вайсс-5.

Невидимые взгляды шевелят волосы на затылке, и Оми сжимает дротики, сунув пальцы за отворот пиджака. В такие минуты на него наваливается одиночество – холодное и гулкое, как заброшенный склад. В этом одиночестве нет ничего от тоски по друзьям, зыбкой, полузабытой улыбки матери или смеха Оки. Одиночество – это когда некому прикрыть спину.

Оми идет по широкому коридору гостиницы, мягкий ворс ковра глушит шаги. Тишина давит на плечи, воздух кажется спертым. Оми анализирует свое состояние – сердцебиение в норме, пятен перед глазами нет. Значит, он просто устал. Впереди и сзади по коридору звучат глосса – участники конференции расходятся по своим номерам или договариваются о продолжении разговоров в приватной обстановке. Оми выдыхает. Худенький коридорный распахивает перед ним дверь, и Оми благодарно кивает. Все, что ему нужно – выспаться.

Коридорный продолжает стоять в проходе, и Оми сгребает с витого столика у дверей несколько банкнот. Прислуга в гостинице почему-то очень ценит доллары, а не иены. Но Оми так даже проще. Он отворачивается, мимоходом отметив длинную челку коридорного, закрывающую пол-лица.

Ощущение чужого взгляда бьет под дых, взрывается адреналином на загривке. Оми разворачивается к коридорному, узнавая и дергая из рукава дротики. Оконное стекло покрывается морозной вязью трещин, три аккуратные дырочки ложатся в линию, на расстоянии пары сантиметров друг от друга. Снайперская точность.

Три пули дрожат перед самым лицом. Запах пороха и жар, идущий от них, щекочут кожу. Оми поднимает руку и берет раскаленный снаряд. Пальцы обжигает боль, и Оми роняет пулю. Через мгновенье две другие со звоном падают на паркетный пол.

Наоэ Наги аккуратно закрывает за собой дверь, подходит к окну и всматривается в темноту. Его плечи напрягаются, и Оми чувствует, как в комнате закручивается смерч, подхватывает листы для записей, трещит электрическими разрядами. А потом стихает. Оми прислоняется к двери и сползает на пол, срывая тугой галстук и расстегивая воротник. Он хлопает по полу рядом с собой, и Наги, неловко подогнув колени, усаживается рядом.

Оми вспоминает мальчика и девочку под развалинами особняка. Тогда шел дождь, и Оми казалось, что это хорошая смерть – в какой ему было отказано, когда погибла Ока. Он завидовал Наги. Оми поворачивает голову и смотрит на четко очерченный профиль.

– Шварц. – Слова даются с трудом, три металлических цилиндра притягивают взгляд.

– Да, – голос Наги почти не изменился. Может быть, стал глубже и серьезнее.

Оми думает, что все уже было. Есть специальное название для этого чувства, но он его забыл. Сейчас они скажут то, что должны сказать, но Оми это кажется бессмыслицей. Зачем, если и так все понятно?

– Дежа вю, – произносит Наги и вытягивает руку – потемневшие цилиндры скользят ему в ладонь, и он сжимает пальцы. – Это чувство называется дежа вю.

Оми рассеянно кивает. Дежа вю проходит, зрение обретает четкость, сквозь отверстия в стекле свистит ветер. Оми переводит взгляд на пули в руке Наги.

– Надо придумать, почему в номере нет следов от пуль.

Наги поворачивает голову, серьезно смотрит и снова вытягивает руку. Тяжелый стул взмывает в воздух и с сокрушительной точностью врезается в стекло. С оглушительным скрежетом разлетаются осколки. В номер врывается ветер, из коридора доносится топот, звонит телефон. Наги берет трубку:

– Мистера Такатори не устраивает номер, – его голос звучит тихо и невыразительно. – Мистер Такатори недоволен.

Оми отползает от двери и ложится на пол. Слышны шаги, журчит голос Наги. Оми смеется про себя. Охрана уходит, а администратор дает распоряжение коридорному перенести вещи мистера Такатори в новый номер.

В нем Оми падает спиной на широкую кровать и хохочет, уже не сдерживаясь. Потом вспоминает.

– Человек, который стрелял…

– Он вас больше не побеспокоит.

Наги вскидывает глаза, и Оми всматривается в угольно-черные зрачки.

– Вас больше никто не побеспокоит. Если я буду прикрывать вам спину.

Оми садится на кровати. Нужно обговорить подробности, проанализировать ситуацию, понять, что этому человеку нужно. Тишина повисает натянутой струной. Вопрос доверия решается годами. К черту. Слово само срывается с языка:

– Почему?

– Я ищу свое место.

– Я тоже, – шепчет Оми. – Я тоже.

Дед этого не одобрит. Мамору улыбается, он чертовски устал. Достает из-под покрывала подушку, ложится и похлопывает по постели рядом. Наги послушно укладывается за его спиной, сворачивается клубочком и замирает. Запасное покрывало взмывает на кроватью и опускается, окутывая лежащих облаком кашемира.

«Спасибо», – думает Мамору.

«Пожалуйста», – ответная мысль Наги тихая и серьезная, как он сам.

Уже проваливаясь в сон, Мамору думает, что он больше не одинок.