Файл 3.21. Не прошло и трёх лет)))

[sardyk]

С переводом этого фика связана длинная драматическая история.
Когда я на Вторых Шипперских лопухнулась с выкладкой работы Фандо, из-за чего работа потеряла стройность, а команда - баллы, добрейшая Фандо не открутила мне голову, как следовало бы поступить, а дала ссылку на этот фик. С намёком, что вину можно искупить)))
Когда черновой вариант перевода был готов, для него как-то всё не получалось найти бету. Очень долго не получалось. И тут огромное спасибо Умке, которая откликнулась на наши страдания, и очень быстро и здорово вычитала фик. Дальше я ещё немножко потупила, потом сыграло свою роль отсутствие Интернета...
короче, бессовестно пропустив как день рождения  fundo, так и день Брэдоранов, выкладываю перевод сейчас.


Пять саженей глубины
Автор: seraphim grace
Перевод: oruga
Бета:  d-umka
Рейтинг: R
Персонажи; Ая, Кроуфорд.
Предупреждения: Пост-Глюэн, смерть персонажа
Примечание автора: написано для clueless_psycho. Кроуфорд читает и перечитывает «Конец одного романа» (“The End of the Affair”) Грэма Грина.
Примечание переводчика: дорогая  fundo, с прошедшим днём рождения! Твой давний-предавний заказ всё-таки выполнен, благодаря Умке)))
Оригинал: http://wd-archive.livejournal.com/20426.html

Ая видел приближающегося мальчишку, таких на улицах было полным-полно. Ая знал, что произойдёт, такое уже случалось: ребёнок протиснется мимо или налетит на него, и Аин кошелёк перекочует из кармана его плаща в руки малолетнего преступника. На этот случай Ая имел два кошелька – один как приманку для воришек, и второй, где он действительно хранил наличные. Так что когда пацан лез в оттопыренный карман, Ая хватал его за руку, смотрел в глаза, чтоб до малолетки дошло, с кем он связался, и отпускал. Уровень уличной преступности Нью-Йорка его не заботил.
На этот раз вышло иначе. Мальчишка врезался в него, посмотрел в глаза и мгновенно вогнал нож ему под рёбра. А затем без единого слова растворился в толпе.
Прижав руку к ране, Ая пошатнулся – и подумал, что мальчишка со временем может стать успешным киллером. Если доживёт.
Ая не знал, сколько он сможет пройти. Ему нужно было найти укрытие. Его квартира находилась в десяти кварталах отсюда, а рана требовала осмотра, дезинфекции и перевязки. Возможно, ещё и наложения швов. Дышать было больно, но вкуса крови он не ощущал, значит, нож прошёл через диафрагму, а лёгкие и живот не задеты. Типичная ошибка киллера-новичка. Ранение в почку могло бы закончиться смертью от сепсиса; если пробить легкие – они заполнятся кровью и жертва захлебнётся. Кровь текла обильно, но не пульсировала. Ая предположил, что задета вена.
Он сосредоточился на мыслях о ране, пошатываясь и ковыляя вперёд. Почтовый ящик поманил возможностью передышки, Ая привалился к нему и понял, что не сможет подняться. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из прохожих заметит кровь и вызовет скорую.
Какая ирония судьбы: смертельно опасный Абиссинец убит мальчишкой на людной улице. Иронию Ая ценил.
А потом он услышал «Держи» и треск разрываемого перевязочного пакета. Ая поднял взгляд. Кроуфорд выглядел совсем иначе, чем в Академии Коа. Белое пальто, чёрная рубашка-поло и дорогие брюки, шляпа в стиле «нуар» и очки в модной оправе. Только коротко подстриженные волосы оставались такими же белоснежными, как во время битвы в Академии.
Ая взял протянутый бинт. Говорить было трудно, но он спросил:
– Почему?
– Потому что я могу, – сказал Кроуфорд, но не сделал больше ни одного движения, чтобы помочь Ае. – Я собираюсь предложить тебе выбор, – он сжал пальцами переносицу, как будто оправа очков стала слишком тяжела. – Оставшись здесь, ты не умрёшь, только потеряешь сознание. Тебя подберёт банда беспризорников. Из свойственного тебе восхитительного чувства чести ты ввяжешься в их войну с другой бандой. Это привлечёт к тебе внимание английской организации «Криптонбранд», и она тебя завербует. Ты будешь принадлежать им, как прежде принадлежал Критикер, и останешься убийцей до конца своих дней. Или ты можешь пойти со мной, – и Кроуфорд протянул Ае руку в чёрной кожаной перчатке.
Ая знал, что вопросы задавать бесполезно. Кроуфорд делал то, что считал нужным, и говорил то, что ему выгодно. Ая взял протянутую руку. Кроуфорд сосредоточенно кивнул и нагнулся, обхватив Аю другой рукой. – Все подумают, что ты пьян, – сказал он. – Я отвезу тебя к врачу.

***
Клиника, в которую привёз его Кроуфорд, находилась под землёй, и там их уже ждали. Едва они успели переступить порог, как Аю уже повезли на каталке в операционную. Врач, говоривший с Кроуфордом, вложил что-то в руку Оракула. Странно, что не наоборот.
Когда двери операционной закрылись, Ая заподозрил, что план Кроуфорда куда сложнее, чем он думал сначала, хотя и так было ясно, что это что-то запутанное и многоходовое. Никто не знал, что у Кроуфорда в голове, кроме самого Кроуфорда.
Когда Ая проснулся после операции, Оракул сидел рядом на колченогом стуле, читая потрёпанную книжку в твёрдом переплёте. Белое кашемировое пальто переброшено через спинку другого стула. Кроуфорд поднял от страницы глаза и сказал:
– Трагедия в том, что именно ты, с твоим опытом, умудрился настолько близко подпустить к себе парня с ножом.
– Я думал, это карманник, – ответил Ая. – Собирался выкрутить ему руку и отпустить. Что за книга?
– “Конец одного романа”, – прозвучало неохотно. – Я всегда хотел её прочесть. В конце концов, это моя любимая книга. Вот почему плохо предвидеть будущее – ты любишь книги, которые тебе не нужно читать, потому что ты и так помнишь, что в них, ещё не раскрыв.
– Зачем ты это сделал?
Улыбка Кроуфорда будто рассекла лицо:
– Потому что могу, и хватит об этом. Мы едем в Небраску, у меня там собственность. – Он опустил взгляд в томик. – Странно, я думал, что знаю эту книгу наизусть, но это не мешает мне наслаждаться ею. Я помню почти слово в слово, и всё же…
– Любимая книга – это чудо, – согласился Ая, откидываясь на подушку. – Может, трагедия в том, что ты понял это так поздно.
Кроуфорд оторвался от книги и посмотрел на Аю поверх съехавших очков:
– Не знаю, как ты, а я всегда был слишком занят.
– Тогда почему именно сейчас? – Ая не ждал ответа на этот простой вопрос.
– Потому что я могу, – ответил Кроуфорд и перевернул страницу, показывая, что разговор окончен.

***
Машина Кроуфорда оказалась совершенно нетипичным для него внедорожником. В пути Оракул не разговаривал и радио не включал; Аю это полностью устраивало. Они ехали почти без остановок, Ая на заднем сиденье с книжкой Кроуфорда, Кроуфорд за рулём, занятый собственными делами. Хотя дорога была долгой, казалось, что Оракула это никак не напрягало – разве что в кафешках, где они перекусывали, он залпом выпивал полную чашку. В конце концов, после почти тридцати часов езды, они достигли городка с внушительным количеством жителей в триста девятнадцать человек. Ая ожидал, что Кроуфорд войдёт в дом, упадёт и отрубится.
Вместо этого они поехали в продуктовый магазин, и Кроуфорд загрузил в багажник бумажные пакеты с едой. Только потом они отправились к его дому.
Дом, большой и старый, находился на окраине, рядом со старшей школой. В нем обнаружились гостиная, столовая, кабинет, кухня с кладовкой, а на втором этаже – две ванные комнаты и три спальни. В общем, больше, чем Ая ожидал от этого места.
Ая проковылял внутрь, прижимая кроуфордовскую книжку к своему перевязанному животу, и почти упал на ближайший диванчик. Хотя он поспал в машине, но чувствовал себя смертельно усталым. Кроуфорд тем временем перенёс купленные продукты на кухню, выходящую в гостиную.
Разложил контейнеры по полкам, пересыпал кофе из жестяной банки в керамическую, потом налил себе стакан воды и посмотрел туда, где сидел Ая.
– Твоя спальня – та, что слева. Соединена с большой ванной. – Вытряхнул из маленькой бутылочки две таблетки, проглотил и запил большим глотком воды. – Я иду спать. Пользуйся всем, что тебе нужно. Правила: первое – не входить в мою спальню, второе – не открывать запертые двери.
– И? – спросил Ая, ожидая продолжения.
– И? – повторил Кроуфорд.
– Я думал, правил будет больше, целый список, – уклончиво ответил Ая. – Думал, что ты уже всё спланировал.
– О, вполне, – ответил Кроуфорд, допив воду и отправив стакан в раковину. – Но это никак не связано с количеством правил. Я иду спать.
Он ушёл наверх, придерживаясь одной рукой за перила, оставив шляпу на кухонном столике.
Ая заставил себя подняться, не желая терять такую возможность осмотреться. В конце концов, наёмный убийца он или нет?
У стены стоял старый раздвижной стол, на нём возвышались стопки книг и пожелтевших бумаг. По обе стороны столешницы располагались ящики, а посередине – старый полированный стул. Два книжных шкафа от пола до потолка заполнены книгами в твёрдых переплётах, с золотыми буквами на корешках; почти все переплёты – тканевые, в отличие от более новых бумажных. Это была художественная литература, большей частью восемнадцатого века, причём на разных языках.
Паркетный пол закрывал ковёр – старый, со сложным узором, и, как заподозрил Ая, более дорогой, чем казалось с виду. Мебель, тоже старая и хорошо послужившая хозяевам, смотрелась скорее антиквариатом, чем рухлядью. На стене висела картина, выполненная маслом: чопорно смотревшаяся пара и ребёнок с серьёзным взглядом – возможно, сам Кроуфорд.
На обеденном столе между двумя подсвечниками лежала открытой ещё одна книга. Её корешок был разорван, но страницу отмечала золотая скрепка. Ая не понял, что это за книга, потому что весь текст с раскрытых страниц кто-то удалил бритвенным лезвием, из-за чего листы стали много тоньше обычных. Но вверху на правой странице можно было прочесть строки, написанные от руки:
Пять саженей глубины –
Опусти меня туда,
Где русалки поют
Колыбельные свои.
Пять саженей глубины –
опусти меня туда,
где качается в воде
стая серебристых рыб.
Опусти меня туда,
На пять саженей глубины.
Ая вдруг почувствовал, что вторгся во что-то очень личное. Он оставил книгу там, где её нашёл, но странные слова продолжали клубиться в его мыслях, подобно туману. Он решил последовать примеру Кроуфорда и лёг спать.

***
Наутро Ая нашёл в шкафу одежду – старую, поношенную, но тёплую и подходящую ему по размеру. У двери висел дождевик. Кроуфорд оставил для него кофе в кофейнике на плите, ровно одну чашку. В холодильнике обнаружились свежее молоко, несколько видов хлопьев и хлеб из муки грубого помола для тостов.
Каковы бы ни были планы Кроуфорда на его счёт, Ая сомневался, что узнает их сегодня. Так что он решил осмотреть дом, насколько это будет в его силах, не нарушая установленных правил. После долгой поездки его рана болела, так что он устроился в старом кресле возле кухонной стойки, держа руку прижатой к животу. Его бесило ощущать себя слабым и усталым. Ая знал, что для человека, которого едва не выпотрошили, он в прекрасной форме, но это не помогало. Он ненавидел быть слабым. Наверное, Кроуфорд понимал это, потому что никогда не предлагал помочь.
У него ушло почти полчаса, чтоб подняться на второй этаж.

***
На четвёртый день, сразу после того, как Кроуфорд снял ему швы, Ая нашёл коробку с морфином. Её особо не прятали, просто убрали с глаз под журнальный столик. Небольшой металлический ящичек с маленькими бутылочками и ампулами военного образца, явно не наркоманская заначка.
Ая наказал себе следить за Кроуфордом, за коробкой и её содержимым. Никто не оставляет морфин на виду, и уж точно не Кроуфорд. Оракул ничего не делает без причины.
Этим вечером Кроуфорд вернулся из города более бледным и измученным, чем обычно. Он выложил на стол в кухне бумажный пакет с жареной курицей и достал две тарелки.
– Я могу готовить, – просто сказал Ая.
Кроуфорд пожал плечами.
– Мне захотелось жареной курицы.
– Я нашёл твой морфин.
Кроуфорд выдвинул для себя стул. – Удивлён, что тебе понадобилось столько времени. Салат будешь? – он подтолкнул к Ае контейнер.
– Чего ты добиваешься, Кроуфорд? Почему играешь в эти странные игры?
Кроуфорд поправил очки, но его выражение не изменилось.
– Потому что я могу.

На пятый день Кроуфорду стало плохо, и большую часть дня он провёл в своей ванной. Ая пересмотрел формулировку правила номер один и принёс в комнату Оракула солёные крекеры, воду со льдом, носовой платок и компресс на шею. Они не обменялись ни единым словом. Ая ничего не спрашивал, Кроуфорд ничего не говорил.
Почти весь шестой день Кроуфорд провёл в постели, и Ая удивлялся, почему Кроуфорд болеет, а он – нет. Чашки с лапшой и кружки с чаем доставлялись к изголовью Оракула регулярно. Ая говорил себе, что это просто его способ расплатиться с Кроуфордом за то, что произошло в Нью-Йорке.
Но теперь, в кровати под тёмно-синим покрывалом, Оракул казался обычным человеком – бледным, потным, больным. Очки лежали рядом с подушкой. Спал Кроуфорд плохо и был слаб от тошноты.
Несколько раз он вставал и шёл в ванную; там его рвало. Ая осторожно следил за ним прищуренным глазом со своего места в кресле и не вмешивался. Он знал, что Кроуфорд не хотел бы его помощи.
На седьмой день Кроуфорд поднялся с постели и принял душ. Правда, во время ходьбы ему приходилось держаться за стену. Может, он и заметил, как Ая наблюдал за ним, но ничего не сказал. Выбор одежды, разложенной для него на кровати, он тоже никак не прокомментировал.
Ая знал одно: это не ломка от отсутствия морфина.
Следующие два дня Кроуфорд провёл дома, но они не разговаривали.
Когда, по подсчётам Аи, настал десятый день с момента его прибытия в Небраску, Кроуфорд надел ботинки, обернулся к Ае и спросил:
– Идёшь?
Ая натянул обувь и плащ и заторопился следом.
Им повезло, что дом находился на краю городка – идти пришлось недалеко, мили полторы. Правда, по снегу, так что Ая утомился. Кроуфорд привёл их к пруду. По его поверхности плавали большие глыбы льда, напоминавшие айсберги. В мутной тёмно-зелёной воде просматривались древесные стволы, переплетённые и изломанные.
– Когда-то здесь была мельница, – сказал Кроуфорд, – А раньше, лет сто назад, тут пилили лес.
На секунду его глаза стали того же светлого цвета, что и небо.
– Я играл здесь в детстве. Родители велели мне не подходить к воде, но я никогда не слушался. Плавать здесь нельзя, слишком опасно. Тут больше пяти морских саженей глубины – это примерно тридцать-тридцать пять футов, и прямо от берега.
Он отвернулся от пруда и добавил:
– Хорошее место для рыбалки.
– Почему ты это делаешь? – спросил Ая, кажется, в сотый раз, и получил снова всё тот же ответ:
– Потому что я могу.

После этого жизнь пошла своим неспешным чередом. В Небраске было спокойно и снежно, там по-прежнему жил дух Среднего Запада, и люди при встрече говорили друг другу «Как дела?». Ае там сразу не понравилось. Он набирался сил и бродил по городу, опасаясь дружелюбия жителей. Кроуфорд занимался своими делами, в чём бы они там ни заключались, и не обращал на Абиссинца никакого внимания. Иногда он пользовался машиной, а иногда уходил на мельничный пруд и возвращался почти что затемно, никак не объясняя, что там делает. Только снег на обуви его и выдавал.
В кафе работала девушка, Кэнди, которая всегда улыбалась Ае, когда он туда заходил. Кэнди носила бледно-розовую униформу и зачёсывала светлые волосы в хвостик. Она приносила Ае кружку кофе ещё до того, как он делал заказ. Она жевала резинку и красила губы блестящей красной помадой. – Ты же в кроуфордовском доме живёшь, дорогуша? – спросила она как-то.
– У нас с Кроуфордом давние деловые связи, – согласился Ая.
– Правда? – она черкала в своём блокнотике, как будто записывала заказ. – Не видала никого из Кроуфордов после того несчастного случая. Я ведь ходила в школу с их мальчишкой, ну, пока он не уехал в эту свою крутую академию, господи, это же двадцать лет назад было! Будешь что-то заказывать, дорогуша, или только кофе?
Ая взял только кофе.
Вернувшись в дом, он внимательнее рассмотрел картину, изображавшую серьёзного мальчика и его родителей. Теперь он видел тёплую улыбку женщины и гордость в глазах мужчины, ладонь на плече сына и отстранённое, застывшее выражение в золотистых глазах ребёнка. Что там сказала официантка Кэнди? Кроуфорд уехал в какую-то крутую академию, а с его родителями, видимо, произошёл несчастный случай. Ая всё понимал: Розенкройц, как и Критикер, старались прятать концы в воду.

Прошло ещё месяца два, может, чуть больше, когда Кроуфорд попросил Аю прогуляться с ним до мельничного пруда. Оракул надел свой старый белый костюм, который сейчас висел на нём, как на вешалке. У пруда он достал пистолет, положил оружие на пень и посмотрел на Аю.
– Ты всё время меня спрашиваешь, почему я притащил тебя сюда, – сказал он. – Вот почему. До этого было рано, вода не готова.
Он выдержал долгую паузу. Никто из них не сделал движения взять пистолет.
– Ты должен узнать кое-что. Это я устроил взрыв, убивший твоих родителей. Кроме того, я уничтожил твою старую команду – Сибиряка, Балинеза и нового Персию. И нашёл в Токио твою сестру, очень милая была малышка, такая смелая. Её я тоже убил.
Это оказались последние слова Кроуфорда перед тем, как Ая схватил пистолет и нажал на курок. Выстрел снёс Оракулу часть головы, но на лице мёртвого застыло выражение самодовольства, будто всё наконец встало на свои места. Ая не заморачивался с этим. Он привязал к телу несколько камней и бросил его в пруд – чтоб оно опустилось туда, на пять саженей глубины, как говорил Кроуфорд.

Вернувшись в дом, Ая взломал запертую дверь в кабинет и впервые вошёл туда. Он ожидал найти тайник с оружием, а нашёл семейные фотографии. И несколько фотографий парня, которого Ая знал как Продиджи. И целую стену рентгеновских снимков чьей-то головы. Даже Ае было понятно, что с этими снимками что-то чудовищно не так. На каждом из них виднелось большое тёмное пятно. На столе лежали бутылочки из-под таблеток и рецепты с длинными медицинскими терминами: «неоперабельный», «летальный» и «паллиативный».
Ая опустился на деревянный стул и засмеялся.
– Сукин сын, – сказал он, разглядывая детали, пока всё не встало на свои места, – ах ты сукин сын.
Вот почему Кроуфорд спас его, вот зачем привёз его сюда – чтобы он, в свою очередь, мог спасти Кроуфорда.
– Ах ты сукин сын, – повторил он. – Ведь ты же мог просто попросить.



Примечания:
Морская сажень (fathom) – 183 см.

Full fathoms five (пять саженей) — отсылка к песне Ариэля из «Бури» Шекспира:
Full fathom five thy father lies;
Of his bones are coral made;
Those are pearls that were his eyes;
Nothing of him that doth fade,
But doth suffer a sea-change
Into something rich and strange.

Перевод М.Донского:
Отец твой спит на дне морском,
Он тиною затянут,
И станет плоть его песком,
Кораллом кости станут.
Он не исчезнет, будет он
Лишь в дивной форме воплощен.